Дед мой был мельником, и говорили про него всякое. Вечно всклокоченные волосы - соль с перцем, так сразу и не разберешь, где седина, а где мука - широкие заскорузлые ладони с толстыми пальцами и глаза, похожие на присыпанные пеплом огоньки, нет-нет, да и полыхнет из под серого бельма рыжий огонь... Говорили про него всякое, называли колдуном. Думаете, зря? Зря думаете. Правду говорили, многое умел дед и многое знал - как кровь отворить и как унять, как порчу навести и как с того света человека вернуть, когда кашель ребра ломает, а тело от лихоманки горит и не подступишься, как волком обернуться и как вороном другого обернуть - хитер был дед, ох, хитер...
Ненавижу.
Отец мой с ним был недружен. Спросил бы, почему, да зашибло батьку бревном, когда дом строил себе да моей матери, уже не спросишь. Да мне не нужно, я ж знаю. Сгнило, потеряло силу семя бесовское - хотел дед отцу науку колдовскую передать, как исстари заведено, да не вышло. Не разгорелся огонь, весь на дым изошел, потом да криком сгинул. Не пожар достался отцу, огонек лесной, а мне и того меньше. Поистерся мельничный жернов-то, а, деда? Поистерся.
Так и живу. От деда ушел, не было сил смотреть, как тот ворожит - такая злоба брала, думал, что сердце лопнет. Помню слова, помню знаки колдовские, да не впрок мне та наука. Нет огня во мне, нет и не было - одна зола да угли остывшие, плесни водой - не зашипит.
Ненавижу.
Люди прозвали Крысоловом - потому что травлю колдунов, как крыс. Нюхом чую, сердцем тянусь... И криком душа заходится, когда злоба на губах пенится и дыханье спирает, а самострел в руках раз за разом жалит, что оса по осени, когда от яда ее раздует сверх всякой меры.
Все по справедливости. Не мне досталось счастье - так пусть не достается никому. Клянусь Святым Катбертом.
Редактировано 13:41 20/04/07