Хроника Греты фон Шлайхер, новообращенной клана Вентру

Становление

Теперь, когда я вспоминаю об этом спустя столько лет, я понимаю, что началось все даже не в 1932, и тем более не в 1934. Все началось, когда мне было четырнадцать....

Мама и я гуляли по Мюнхену. У отца как всегда была куча дел. Если перед тобой маячит звание генерал-майора, то тут хочешь, не хочешь, будешь прогибаться и работать. Если учесть его чертову целеустремленную натуру. Ну, так или иначе, его не было с нами. На дворе стоял 1923 год. Сентябрь, который снился мне потом до самого тридцать четвертого. Смутные воспоминания, не дававшие мне покоя. Мне совершенно не хотелось ехать в Мюнхен. Но уж если моя мамаша что-то решила, причем неважно что, одеть ли уродский берет, учить ли французский язык либо поехать навестить старую тетушку в Мюнхен, спорить с ней бесполезно. Солнце уже село, и в тусклом свете фонарей, люди казались какими то призрачными, словно ненастоящими. Даже разодетые шлюхи в черных париках, казались блеклыми. Внезапно я увидела какое-то скопление народу на площади "Н". Они тряслись как сумасшедшие, подвывали и кричали какие то приветствия.

- Мам? - я вопросительно посмотрела на мать. Но она лишь сжала губы и выдавила:
- Вам совершенно не нужно знать что там, фрейлейн фон Шлайхер.
- Но мне интересно мама, что там?
- Дважды повторять я не намерена.

И тут я разозлилась. На мать, которая вывезла меня в Мюнхен, на отца, у которого были такие честолюбивые планы и не было времени на меня, на старую Ингрид фон Шлайхер, от которой пахло шнапсом, сырными гренками и лекарствами. Я подумала, что если уж я хочу узнать, что там происходит, я узнаю. Я припустила от матери, пытаясь скрыться в толпе как можно быстрее.

- Грета, - услышала я ее истеричный вопль, - Гретхен, вернись немедленно!!!

Я знала, что она будет волноваться, знала, что будет искать и поднимет на уши весь Мюнхен, но мне было все равно, я считала себя уже большой, взрослой девушкой.

- Я рожден Германией, я ее надежда, - орал щуплый человек с самодельной трибуны, - пора свергнуть правительство еврейско-марксистских предателей! Мы арийцы, а что с нами делают? Как мы, превосходящая раса, терпим такой унизительный Версальский договор? - человечек на трибуне махал руками и плевался, и похоже, толпа приходила от него в несказанный восторг. "Опять политика", горестно подумала я, дома политика, в газетах политика и тут, то же самое... Но тут я увидела нечто, что меня поразило. Мое зрение словно расконцентрировалось, словно расползлось, лица людей стали нечеткими, зато я увидела, что от трибуны расползаются щупальца, которые опутывают людей. Я ощутила одно из них на себе, оно окутывало меня, словно туманом заставляя смотреть на маленького кричащего человека, прислушиваться к его словам, открывать для него свое сердце. Я зажала уши руками и зажмурилась. Темнота отступила. Я открыла глаза и снова взглянула на трибуну. Нет... Никаких щупалец, никакой темноты, только махающий руками параноик. Я стала пробиваться через толпу обратно к маме. Пусть мне это почудилось, пусть я мнительная, но мне все равно стало страшно. Вдруг чья-то рука легла мне на плечо, задерживая.

- Куда вы, милая фрейлейн? - услышала я мягкий голос.
- К маме, - пискнула я, - домой.
- Может, вы не будете так спешить? Прогуляетесь со мной? - рука развернула меня, и я увидела лицо незнакомца. Сказать, что он был красив, значит не сказать ничего, он был совершенен. У каждого свой идеал, иногда он меняется, иногда нет. Каждая девчонка мечтает о принце, засыпая на уроке литературы. Я была не исключением, и мой принц выглядел именно так...

- Я покажу Вам ночной Мюнхен, фрейлейн? Вам ведь тут, наверное, скучно? - его голос, этот его гипнотизирующий голос... - Посмотрите мне в глаза фрейлейн, и вы не увидите там ничего опасного... А потом я провожу вас домой. Вам не место среди этого быдла, - он обвел рукой толпу кричащих. Я робко, подняла голову и взглянула ему в глаза, и словно растворилась в них. Голубые, бездонные, далекие и вместе с тем такие близкие, притягивающие и отталкивающие одновременно. Казалось, что попроси он меня убить собственную мать, я выполню его желание. И мысль эта, настолько дикая, напугала меня. Я быстро отвела взгляд.

- А вы сильная, милая Гретхен. Не зря вас отметили.
- Откуда вы знаете, как меня зовут?
- Я знаю все, мой юный ангел. Так вы идете?

И я пошла. Я боялась его, стеснялась его, мне казалось что по сравнению с ним я так ничтожна и неотесанна, но пошла. И именно это спасло мне жизнь в 1934 году.

Он бесшумно шел рядом со мной по тихой мюнхенской улочке.

- Меня зовут Рихард-Карл фон Тотен.
- Ничего себе фамилия, - не к месту прыснула я, хотя по большому счету веселого в ней было мало.
- Мне она нравится, фройлян фон Шлайхер. Но рад, что хоть чем-то вас развеселил. Нам сюда, - он подвел меня к маленькому открытому кафе, где как ни странно в живую исполняли Вивальди, - вы будете что-нибудь пить?

Я почувствовала себя такой большой. Вот она, Грета фон Шлайхер, сидит с красавцем мужчиной в ресторане, слушает Вивальди и пьет...

- Красное вино? - с улыбкой закончил за меня Рихард-Карл.
- Да, но откуда... - он не дал мне договорить, прижав холодный палец к моим губам, от этого прикосновение тело покрылось мурашками.
- Просто я знаю все, а о большем вам и не нужно знать, мой ангел.

Он подвел меня к столику, и как только мы сели откуда-то возник официант, именно такой, как они должны выглядеть, чистый, даже стерильный, в белом фартуке. Он как-то странно посмотрел на Рихарда и чуть улыбнулся, но тот лишь незаметно качнул головой, словно отвечая "нет", на так и не заданный вопрос.

Принесли вина, казалось, что я опьянела от одного глотка. Рихард-Карл рассказывал мне о Германской истории, читал стихи Рильке и еще кучу всего. А потом внезапно спросил:
- Вы верите, милая Гретхен, что тот человек станет правителем Германии?
- Но он же просто полоумный!!!

Рихард вздохнул:
- Как жаль, мой ангел, что не все думают, так как вы, как жаль, что многое делается потому что "так надо", а не так как "должно быть". Скоро тут будет опасно... Как жаль, что Вы так малы.

Я не поняла ничего из того, что он сказал, то ли виной тому было вино, то ли то, что я слушала, как звучит его голос, а не то, что он говорит.

- И не надо вам понимать, - снова предупредил он мои мысли, - давайте поговорим лучше о чем-нибудь более веселом.

И мы снова стали говорить о литературе, о Шекспире, о Вивальди и о другой всякой всячине. Я чувствовала себя такой взрослой и красивой. Поэтому когда я вдруг очутилась перед парадной дверью дома тетушки, мое сердце сжалось от предстоящей разлуки.

- Мы еще увидимся? - почти умоляя, спросила я Рихарда.
- Да, мой юный ангел, если так будет надо, - грустно ответил он.
- А как это узнать? - и тут я поняла, в чем дело, - слишком мала для вас, да? Я еще девчонка, а вам...
- Больше, моя милая фрейлейн, много больше. И именно поэтому, я смог бы подождать. И я приду, когда придет время, когда будет "так надо".

Он внезапно очутился совсем рядом со мной.

- Вы все забудете, мой ангел. Ведь такое происходит только во сне, - он наклонился и поцеловал меня в переносицу. Его прикосновение обожгло словно холодом, я закрыла глаза...
- Я не забуду, Рихард-Карл, я не хочу...

Я протянула руки, что бы удержать его, но схватила лишь воздух...

- Тихо Грета, тихо, - произнесла моя мать. Я распахнула глаза и увидела ее лицо, она озабоченно смотрела на меня, - тебе приснился дурной сон, Грета?
- Сон… - так это был сон... - нет мама, это был чудесный сон....

1932-33

Тогда папа стал рейхсканцлером. Именно это и положило начало конца нашего семейства. Он исхудал и все время нервничал. Мне было уже двадцать три, и только кретин не понимал, в чем дело. Интриги фон Папена и Гитлера доводили его до нервного истощения. Я часто вспоминала свой сон, слова "прекрасного принца" о том, что в мире все получается так, "как надо", потому как-то, что творилось в Германии, сейчас быть никак не должно было. Мне это казалось каким-то сумасшествием. Женщины рыдали на выступлениях Адольфа, интеллигенция, казалось, рассматривает это все как дурную шутку, нацисты наполняли рейхстаг, распространяя вокруг себя идеи арийского превосходства. Когда в 33-м папа подал в отставку, и мы уехали в наш дом под Берлином, мне казалось, что все закончится.

Мне все еще снилась Мюнхенская ночь, и хотя они выцветали, а образ Рихарда-Карла тускнел, забывался его голос, произношение и такие странные интонации. Но одно так и не стерлось из памяти - ощущение его поцелуя...

У меня были молодые люди и папа, я знаю, часто негодовал, потому что мне они были не интересны. Мне не хотелось встречаться с племенными быками, чистыми представителями арийской расы. Я и сама не знала что со мной, и только поздно вечером, на грани между сном и реальностью, я понимала, что между мной и мужчинами стоит барьер, сотканный из того самого поцелуя Мюнхенского сна... И я мечтала, а иногда мне казалось, что это именно так, Рихард-Карл помнит обо мне и наблюдает...

30 июня1934

- Фон Шлайхеры, кушать изволите? - сказал один из тех шести, что ворвались в наш дом.
- Что вам нужно? - я услышала, как папин голос дрожал, и поняла, нам всем конец.
- А вот что, - сказал этот чистейшей породы ариец и открыл стрельбу.

С гиканьем и смешками они палили в стены. Когда первая очередь попала в отца, я стряхнула с себя оцепенение и закричала. Внезапно стрельба затихла. Отец был еще жив, он пытался что-то сказать. Мама обвисла в кресле, и с каждым ее выдохом на скатерть попадали красные брызги.

"Они повредили ей легкие" машинально подумала я, "она теперь умрет".

- Ты предатель фон Шлайхер, - крикнул один, самый высокий с прекрасными белокурыми волосами, - он подошел и пнул стул отца, папа свалился на пол с глухим стуком.
- Фюрер наше будущее, а ты его предал, Курт, - блондин пнул его под ребра, отец застонал.
- Не надо, - закричала я, - прошу вас, не надо. Оставьте его.
- А это что за кукла? - он достал из кармана листок, - ага, Грета. Милая неприступная Гретхен, - он влепил мне пощечину. Хотелось плакать, но я не стала, не хотелось делать им приятное.
- Жить хочешь, Гретхен? - я кивнула, - тогда заткнись, кукла.

Другой, жирный прыщавый парень, наверное, еще совсем сопля, из тех, что в 36-ом шли в Гитлерюгенд, подошел к матери.

- Кровью харкаешь, предатель, - и злостно ухмыльнувшись, схватил ее за волосы и стал возить лицом по столу, - утрись, неряха, - из ее груди вырывались лишь хрипы, а на скатерти оставались красные полоски.

Блондинчик все пинал отца, когда третий, подошел ко мне и взяв за подбородок приблизил мое лицо к своему.

- Хочешь жить Гретхен, я тебе оставлю жизнь, что бы ты помнила, фюрер может все. И давать и брать. Помни это Гретхен, помни это... - он вытянул указательный палец и поводил им у меня перед носом. - Помни... - и я потеряла сознание.

- Грета, ангел мой? - услышала я знакомый голос, знакомый и родной, - Грета? - более настойчиво, - открой глаза. - Я подчинилась, за окном уже было темно, и только лицо Рихарда-Карла словно светилось во тьме.
- Это сон? Я умерла?
- Нет, ты жива, но...
- Они убили их... СС-овцы убили их, - наконец я заплакала, боль утраты выплескивалась через слезы, лилась бурным потоком. Рихард обнял меня и притянул к себе, я почувствовала холодные прикосновения его рук.
- У тебя теперь есть выбор, Грета, я держал их, как мог, но они вернутся, моя власть не так безгранична. Я купил тебе билет в Америку, уезжай, мой ангел.
- Нет, нет, нет... Я потеряла все. Я хочу быть с тобой, - я поняла, что, потеряв его тогда, теперь, найдя снова, никогда не отпущу.
- Это невозможно, мой цветок, невозможно, ты просто уедешь, навсегда и забудешь, я сделаю так, что боль сотрется, ты станешь веселой, - его голос убаюкивал, старомодное произношение гипнотизировало, мне уже хотелось снова заснуть и проснуться в другой стране и ничего не помнить. Снова быть веселой... без Рихарда... НЕТ...
- НЕТ. Не уходи, не бросай меня, я уже не девочка, я большая. Пожалуйста, пожалуйста, не бросай, - я вцепилась в его руку, сонливость исчезла, - я хочу быть с тобой, всегда, вечно...
- Ты уверена в этом? Уверена? - вдруг его голос стал взволнованным.
- Да, только не бросай меня.
- Тогда потерпи немного, мой ангел, - Рихард обнял меня сильнее и наклонился, я думала он поцелует меня, но вместо этого, он убрал волосы с моей шеи и укусил, я вздрогнула, и тут же сладкая истома раскатилась по телу, он пил мою кровь, вместе с этим, казалось, пьет мою боль, мои страдания. Хотелось, чтобы это не кончалось, но он рывком отстранился от меня и ногтем, словно ножом, прорезал свое запястье.
- Пей, Грета, это вечность, твоя вечность, - он поднес свое запястье к моему рту. На секунду у меня мелькнула мысль, что вампиров не бывает, что это глупость.
- Делай выбор, Грета, делай...

И я припала губами к его кровоточащему запястью.

Тело пронзило судорогой. Меня словно хотели вывернуть наизнанку, меня словно... убивали...

- Рихард... что это?
- Ты обращаешься, мой ангел, ты становишься, - я упала на ковер. Судорога кончилась, ушла боль от пощечины, которую влепил мне эсэсовец. Я попыталась вздохнуть, но меня словно ударили в поддых. Воздух не попадал в легкие...
- Не бойся, просто не дыши, Грета, - предупредил мою панику Рихард, - ты другая... теперь ты другая...

05 августа 1934

Мы шли по ночному Берлину. С тех пор как я изменилась, мне казалось, что все, что видела и слышала до этого, лишь бледные тени того, что есть на самом деле. Рихард учил меня, как использовать вновь приобретенную силу, как незаметно существовать среди смертных, как охотиться. По сравнению с ним я казалась слоном в посудной лавке, но Рихард-Карл говорил, что все изменится со временем, благо его у меня было предостаточно. Осталось лишь одно незаконченное дело в мире смертных.

- Ты чувствуешь его, мой цветок? - Спросил Рихард.

Я прислушалась. Ритм чьих-то сбивчивых шагов. Дыхание... и биение сердца.

- Да.
- Давай, Грета, сегодня сделай все сама. Пусть это будет тестом.

При этих словах Рихард-Карл словно испарился в тени домов. Из переулка вышел тот, кого я ждала.

- Гер Швайн? - тихо позвала я. Человек опасливо оглянулся. Я вступила в полосу света, прямо перед ним, - узнаете меня, Гер Швайн? Посмотрите мне в глаза...

Мужчина поднял голову, а я напряглась, стараясь сделать все, как учил Рихард. Просто представить, что не может не послушаться.

- Ну? - требовательно сказала я.
- Фройляйн Шлайхер? Я рассмеялась, у меня получилось, я чувствовала, как сила наполняет меня, и вместе с ней меня наполняла ярость.
- Знаешь, что я хочу, племенная мразь? Я хочу, чтобы ты отдал мне свою жизнь.
- Да, моя госпожа, - то ли он оказался слабее других, то ли сегодня я была в ударе, но сломался он очень быстро, я уже не ощущала сопротивление его воли. Он подошел ближе, наклоняя голову так, что шея его была совершенно беззащитной. Он слушается, у меня есть власть, я бог для него. Для этой смертной мрази. Он последний из них... Из тех , кто убил мою семью. Я с силой схватила его за прекрасные белокурые волосы и отогнула голову еще сильнее. Человек слабо пискнул, но промолчал. Я же бог! Ненависть, ярость, власть... Я наклонила голову, метя в артерию... Рвать, убить... Ненависть, ярость... Власть....

- Остановись, мой ангел, не давай волю гневу. Зверь, Грета, ты должна держать его взаперти. Контролируй себя, - услышала я шепот Рихарда. Голова кружилась, будто я пьяна. "Зверь, внутри нас". Я вспомнила эту фразу и постаралась успокоиться. Я снова стала Гретой-Вентру. Зверь, яростно осклабясь, заполз куда-то в темные закоулки моего сознания, возможно для того что бы снова вырываться на свободу. Но не сегодня...

- Вот так, мой цветок, вот так. А теперь пей.

Когда мы шли прочь из переулка, я сказала:
- Теперь я хочу доделать последнее дело, хочу отомстить фюреру...

Рихард-Карл внимательно посмотрел на меня.

- Нет, мой ангел, с ним у тебя ничего не получится.
- Но почему? Я должна завершить...
- Потому что есть различие между "должно быть" и "так надо", потому что он еще нужен клану, потому что в 1945 он достанется тому, кому его обещали.
- Это кому же?
- Еве...